Ночью ароматной, от судьбы в награду, полюбилась мать моя в поле конокраду.
Она в слезы, он неймет, замерла покорно, дождалась, пока заснет - и серпом по горлу.
Тайна эта целиком канула бы в лету, не родись я цыганком к лету по секрету.
Не медведь ли я шатун? Мне и днем и ночью босиком по большаку хочется, нет мочи.
Босиком, да, по росе дунуть по Валдаю, я, ей богу, не осел и не оседаю.
Запах дегтя, храп коня, граждане, простите, то ли связывайте меня, то ли отпустите.
Я увижу да на Яру купол балагана, я наведаюсь к костру к таборным цыганам,
Флягу белого вина запущу по кругу, пусть покажет мне она недруга и друга.
Фляга выпьется до дна, языки оттают, у вина одна вина - вечно не хватает.
Я найду по блеску глаз ту, которой нужен, захочу я в первый раз стать не первым мужем.
Мне затеет ворожить вдовушка Шавела, в моем сердце ворошить то, что отшумело.
Мы в обнимку побредем по ржаному полю, мы на воле обретем новую неволю.
И окрутит нас тайком вдовушкин папаша, и свой шрам под кадыком невзначай покажет.
Ты признайся, старый Ром, ты скажи на милость, уж не в поле ли серпом тебе обломилось?
Стиснет горькая печаль горло конокрада, как бы знал так не венчал я сестру и брата.
Шито-крыто, решено: все, что было - шалость, брат с сестрой, как муж с женой, плакали, прощаясь.
Не ласкать мне больше жен, от судьбы не скрыться, я навек заворожен вдовушкой - сестрицей.
Полюбил, ребята, я дочку конокрада ночью ароматною, от судьбы в награду.
